Конец фильма, или Гипсовый трубач - Страница 159

159

Федор Иванович сразу объяснил: при удалении первичной опухоли нос сильно пострадает, поэтому надо бы сразу подумать о восстановительной пластике. Эту услугу за сравнительно невысокую плату могут оказать прямо здесь — в клинике есть профильное отделение. «Там вам любой паяльник пришпандорят!» Легковерный Кокотов воодушевился, ведь, если лечащий врач беспокоится о будущей внешности пациента, значит, выздоровление неизбежно. Валюшкина возликовала и потребовала для изучения красочный каталог вероятных носов, расположенных, так сказать, по возрастающей: от затерянных между щек пипок до шнобелей, с какими обычно карикатуристы-антисемиты рисуют евреев-банкиров. Надо ли объяснять, что за нос выбрала Нинка?! Тот, о каком мечтала всю жизнь. Андрей Львович пытался протестовать. Куда там! Одноклассница глянула умоляющими глазами и молвила: «Котик. Я. Тебя. Прошу!» Ну, как он мог отказать? Ведь это же она нашла деньги на лечение. А кто платит, тот и заказывает нос…

Бывшая староста не случайно спрашивала его про загранпаспорт — она уже по совету Оклякшина вела переговоры с клиникой. Выяснилось, что «метод доктора Метцегера» пользуется невероятной популярностью, тяжелые пациенты едут со всего мира. Очередь! Ей так и ответили: «Мест нет, но мы включим вас в лист ожидания. Оставьте на всякий случай координаты!». Вскоре сообщили, что появилась уникальная возможность: пациент-очередник из Австралии умер по пути в Дюссельдорф. Можно вылетать, переведя предварительно на счет Метцегера всего лишь треть суммы, которая до сих пор не укладывалась в бережливой голове писодея. Остальное потом.

Нинка предложила продать кокотовскую квартиру — выходило евро в евро…

— А где я буду жить? — растерялся автор «Русалок в бикини».

— Жить? — нахмурилась бывшая староста. — У меня!

— А Настя?

— И Настя. У меня.

Но деньги требовались немедленно, а второпях жилплощадь брали только за полцены. Кризис! Нинка готова была добавить свои сбережения, но все равно не хватало. Тогда она помчалась к управляющему банка «Северное сияние» Густомясову и попросила срочный кредит. Но тот решил воспользоваться случаем и повоспитывать подчиненную: ему давно не нравилось, с какой недовольной физиономией она выполняет его секретные поручения, не совпадающие, мягко говоря, с уголовным кодексом. Нет, он, конечно, не отказал, узнав, зачем нужна такая сумма, но объяснил, что ссуды сотрудникам банка утверждаются на совете директоров, поэтому надо написать заявление и терпеливо ждать.

И тогда Валюшкина надумала занять у Понявина. План был прост: вылечить Кокотова, дождаться денег от банка, вернуть долг Лешке, а потом тихо, спокойно задорого продать кокотовскую квартиру и сразу погасить кредит. Богатырь святорусский с готовностью согласился помочь больному однокласснику, но заломил просто нечеловеческие проценты, оправдываясь кризисом и рисками ресторанного бизнеса. Как раз недавно ему пришлось дать жуткую взятку ненасытным санэпидемщикам, чтобы замять отравление сальмонеллой делегатов XVII съезда Ассоциации фермеров России (АФР), в недобрый час заказавших в «На дне» отвальный банкет. Поскольку форум вольного посткрестьянства собрал практически всех немногочисленных российских фермеров, за исключением больных и отчаявшихся, можно сказать, что эта пищевая диверсия нанесла удар по продовольственной безопасности России. Делом заинтересовались в ФСБ — им тоже пришлось отстегнуть.

Опытная Валюшкина прикинула и поняла: чтобы вернуть долг с такими процентами, надо потом продавать обе квартиры — и свою, и кокотовскую. Бывшая староста пришла в отчаянье, а тут снова позвонили из клиники: не будет предоплаты, место уйдет, от желающих нет отбоя. Тогда она снова явилась к Густомясову и голосом Терминатора, принявшего милый женский облик, предупредила: если через два часа не будет перечислена требуемая сумма, она прямо из банка пойдет в ОБЭП. Да-да! Ей за сотрудничество со следствием дадут условно, а управляющего закроют по-настоящему. Густомясов долго смотрел на сотрудницу с раздумчивым изумлением, видимо, соображая, что дешевле: убить или заплатить.

— Это шантаж? — уточнил он.

— Да, шантаж! — простодушно подтвердила Нинка.

— Последствия осознаете?

— Осознаю…

— Мне вас жаль.

Однако все было не так просто. Как раз на днях наш горячий президент по телевизору рассердился на хозяйствующих субъектов, которые улаживают споры не в суде, как положено в правовом государстве, а с помощью стрельбы и жестоких увечий. Гарант погрозил пальцем распоясавшемуся бизнесу и пожурил министра внутренних дел, сидевшего напротив с таким нехорошим лицом, словно накануне наелся несвежих устриц. В результате стоимость услуг на рынке заказных убийств подскочила. Это и решило исход дела: Нинка осталась в живых, более того, через час стая электронных денег (даже не кредит, а выходное пособие!) по виртуальным тоннелям устремилась в клинику Метцегера. А через три дня, получив срочные визы, они вылетели в Дюссельдорф.

После операции, когда началась химиотерапия, Кокотов вообще не вспоминал про свой новый нос, ему было наплевать: какая разница, с каким паяльником лежать в гробу! Лечение проводили циклами — пять ежедневных процедур под капельницей, когда по прозрачной трубочке через катетер, вонзенный в локтевую вену, превратившуюся в синяк, в тебя, булькая, вливается желтая жидкость, а накрахмаленная немецкая медсестра заходит каждые пять минут в палату и спрашивает, каркая, будто говорящая ворона: «Тепер-рь все хор-рошо?» Потом неделю он мучительно приходил в себя, как от жуткого отравления: выворачивало после ложки бульона, кружилась голова, ходил по стеночке — шатало и подгибались ноги. Выпали волосы, и Андрей Львович, если верить Нинке, стал похож на Юру Деточкина, вернувшегося к своей водительнице троллейбуса.

159