Конец фильма, или Гипсовый трубач - Страница 100

100

— Кто-о?

— Варшавский договор, — вздохнул ветеран разведки. — Удивительно, как быстро молодежь забывает свою великую историю! Из Берлина я мчался на военный аэродром во Франкфурте-на-Одере. Там меня для неузнаваемости заматывали бинтами и на носилках грузили в военный самолет. По легенде, я был молодым офицером, который, находясь за рулем полковой полуторки, загляделся на фройляйн в мини-юбке и врезался в фонарный столб. Через три часа самолет приземлялся в Жуковском, оттуда меня на санитарной машине с сиреной мчали в спецсанаторий для нелегалов, где уже ждала твоя бабушка Искра Семеновна. О, это двадцать четыре дня и двадцать три ночи счастья! В одну из них был зачат твой несчастный отец. Опытные доктора приводили в порядок мои нервы, измочаленные явками, вербовками, слежками, паролями и прочей разведывательной рутиной. Лучшие певцы, артисты, лицедеи считали за честь приехать к нам в санаторный клуб и порадовать мастерством. Боже, как танцевала Плисецкая, как пел Отс, как хохмил Райкин! А Эмиль Кио выпустил однажды из спичечного коробка целую стаю голубей, нагадившую прямо на шевелюру Чегеварику…

— Кому-у-у?! — в один голос вскричали Юлия, Кирилл и Кокотов.

— Комаданте Эрнесту Че Геваре, — невозмутимо ответил генерал. — Нет, его не расстреляли в боливийской саванне, мы договорились с ЦРУ и обменяли Че на Пеньковского. Команданте вел у нас спецкурс по экспорту революций. Но все когда-то кончается. Наступал последний день счастья. По традиции отпускник, возвращающийся на работу во вражий стан, один в кинозале смотрел фильм «Подвиг разведчика» с Кадочниковым в главной роли. Потом, конечно, был хороший банкет в кругу соратников с обязательным скупым тостом куратора: «За победу!» И отзыв: «За нашу победу!». Затем последняя бессонная ночь в объятьях верной жены, слезы разлуки, грезы о встрече через два года, планы на будущее: сходить все-таки в Третьяковку, подняться на новенькую Останкинскую башню, построить хозблок в садово-дачном товариществе ГРУ «Василек». Ну а дальше — возвращение тем же постылым путем: самолетом — в ГДР, а оттуда через тоннель в Западный Берлин… Черный хлеб, селедка и соленые огурцы — презент верному Шмольтке. Потом из Берлина в Ниццу. Пятикилограммовая банка черной икры надежному Перрье. И наконец трансатлантический перелет в Вашингтон. Снова скучный Госдеп, зануда Трейли, нимфоманка Джуд Харадс, предохранявшаяся даже от сквозняков.

И так бы, наверное, продолжалось еще долго, твой отец, Юленька, вырос бы без мужского пригляда, бабушка состарилась бы в одиночестве. В Центре уже подумывали, не женить ли меня на Джуд, чтобы натурализовать окончательно. И вдруг один за другим начались провалы. Сначала мой двойник Жан Перрье, удрученный советскими танками на улицах Праги, под влиянием мерзавца Арагона вышел из компартии и побежал с повинной, однако по пути попал под машину неизвестного лихача. А вскоре и Вольф Шмольтке отчудил: решил как-то расслабиться и под селедку напился до белой горячки, пошел шляться по городу и в гаштете, заполировав шнапс пивом, проболтался, что сам он и сдал «Красную капеллу» гестапо за пять тысяч рейхсмарок. Хорошо, что его наперсником в пивной случайно оказался наш паренек из Штази. Он вызвался довести Шмольтке до дома — и больше их никто не видел…

— И что же с ним стало? — жалостливо спросила Юлия.

— Внучка, есть вопросы, которые разведчикам не задают. Но есть вопросы, которые задают разведчики. Вот вы объясните мне, ради бога!

Жарынин вскочил, раздраженно прошелся по номеру, раскурил давно погасшую трубку:

— Вот вы мне, Кокотов, объясните! Немцам Освенцим, извините за неуместную рифму, почти забыли. Англичанам колониальные зверства давно простили. Израильтянам даже не вспоминают бойню в Дейр-Ясине. Японцы делают вид, будто никогда не резали китайцев сотнями тысяч, как баранов. Американцы вроде уже и не сбрасывали никаких атомных бомб на Хиросиму. Нам же, русским, чуть что — тычут в морду 1968-м и нашими танками на Вацлавской площади! И всякий раз возмущаются, как жених в первую брачную ночь, обнаружив у невесты порванный в клочья анус! Это, по-вашему, нормально? А что мы должны были ввести в мятежную Прагу? Сеялки с веялками? У нас, между прочим, с ними военно-политический союз был! Варшавский договор назывался. Ответьте!

— Варшдог! — сочувственно подтвердил Кокотов, мечтая о своей «Мотороле».

Игровод не на шутку разошелся, даже побурел лицом от застарелой геополитической обиды:

— …Прилетаю в Карловы Вары на фестиваль с короткометражкой «Толпа». Помните, я про нее рассказывал. Фурор! Я герой показа. Знакомлюсь в баре с молодой чешской актрисой Миленой Франтиковой, немного говорящей по-русски. Гуляем по набережной, едим печеное колено, пьем бехеровку с пивом, идем ко мне в номер, бурно раздеваем друг друга. Всхлипы, лабзуря… Вдруг в самый предстоящий момент она остывает, смыкается и говорит, отводя глаза: «Прости, Дима, ты мне очень нравишься… Но как вспомню ваши танки на Вацлавской площади… Не могу!» Это что такое, я вас спрашиваю?

— Национальная травма…

— Что-о?! Тогда каждого немца мы, русские, должны при встрече просто убивать! Травма! Нет, Кокотов, это большие хитрости умного маленького народа. И когда-нибудь они слупят с нас деньги за танки на Вацлавской площади. Обуют за моральный ущерб. Вот увидите! Ладно, вернемся к сценарию. На чем я остановился?

— На провалах…

— Вот именно! Без двойников-связных в отпуск стало выбираться почти невозможно. Потом начали доходить тревожные вести из Москвы о том, что писатель Аркадий Гайдамацкий, сочинявший вздорные книжки про разведчиков, получил в садовом товариществе «Василек» участок и зачастил к Искре Семеновне с назойливыми предложениями помочь в строительстве хозблока. А тут еще нимфоманка Джуд подслушала, как я во сне жестоко матерюсь, и что-то заподозрила. Я сначала отшутился, мол, выучился ругаться в Ницце у русских эмигрантов первой волны — дроздовцев и каппелевцев. Но осадок остался… Нервы сдали, и провал был близок как никогда. По резервному каналу связи я передал жене шифровку из двух слов: «Вернусь — прибью!» И подсел на исконный русский антидепрессант, после которого утром болит голова и страшно хочется пить…

100