Конец фильма, или Гипсовый трубач - Страница 110

110

— Потеряли что-нибудь? — спросила уборщица.

— Коробок там был…

— Не там, а вон там! — она показала в противоположный угол холла. — Вам-то он зачем?

— Я… я… — растерялась Юлия. — Я собираю этикетки…

— А-га-а, — женщина сверкнула золотым зубом. — А мой дурак пробки собирает — скоро дособирается до цирроза! — и стала шарить в мусоре.

…Не помня себя, Юлия метнулась к лифту и на бегу приоткрыла коробок, где скребся, словно спрятанный жук, Кирилл. Он высунул в щель крошечную ручку, давая о себе знать. Войдя в квартиру, влюбленная женщина промелькнула в ванную, включила на полную воду, послюнявила кончик булавки, подцепила из ампулы фиолетового порошка…

Через минуту они уже страстно обнимались, шепотом рассказывая друг другу о пережитом. Оказалось, подъездная кошка, почуяв съестное, выцарапала коробок из-под батареи и гоняла по всему холлу, пока не появилась уборщица…

— Боже, она ведь могла тебя съесть, как мышь!

— Ты за меня боялась?

— Конечно! Ты моя жизнь!

— Ты чего там кричала? — спросил, не отрываясь от телевизора, Черевков, когда жена, пошатываясь и сжимая в кулачке прозрачный цилиндрик из-под но-шпы, вышла через час из ванной.

— Я пела… — улыбаясь чему-то своему, ответила она.

Утром «наружка», переодевшись сотрудниками милиции, перерыла весь дом. Допросили кормящую ветреницу и уборщицу, заглянули под видом сантехников к Черевковым. Безрезультатно. Художник как сквозь землю провалился. Вероятно, ушел через мусоропровод.

Стрюцкий был в бешенстве. Тибриков рвал и метал, а влюбленные вели тем временем жизнь молодоженов: едва муж отбывал на службу, Юлия прихорашивалась, доставала прозрачный цилиндрик из косметички и увеличивала милого до взаимных размеров. Он откупоривал шампанское, и они ныряли в постель, которая в первые месяцы любви всегда кажется неизведанной планетой, а потом превращается в одиночную камеру на двоих. Проголодавшись, любовники обедали с хорошим вином, а на десерт Кирилл съедал лилипутин, залезал в свое жилище и без сил засыпал на мягком тампоне.

Иногда для экономии таблеток и разнообразия Юлия не увеличивала своего окончательного мужчину, а кормила его детским питанием и угощала шампанским, капнув в пистон для пневматического ружья. Потом выдумщица, раздевшись, ложилась в постель, а Кирилл бегал по ее животу как по футбольному полю, гоняя вместо мяча гомеопатический катышек. Но однажды Черевков забыл дома бумаги и вернулся среди дня. Услышав грохот и увидев надвигающуюся расплывчатую громаду, художник кубарем скатился с любимой груди, стремглав помчался по животу, провалился в пупок, выбрался и наконец укрылся в заросли.

— Ты зачем голая? — спросил жену Черевков.

— Душно… — ответила она.

И действительно: лето стояло изнуряюще жаркое, сухое, отовсюду тянуло гарью лесных пожаров…

Перечитав написанное, автор «Беса наготы» слегка пожурил себя за рискованный эротизм, явно навеянный грядущим свиданием с Обояровой. Готовый к тому, что привередливый режиссер забракует и третий вариант синопсиса, Кокотов заранее решил использовать лилипутин в новом сочинении неутомимой Аннабель Ли. Роман будет называться «Любовник из косметички»…

Отрывая от замыслов, вновь булькнула «Моторола».

...

Я тебя ненавижу, но себя еще больше! Не звони мне никогда! Н. В.

И хотя Андрей Львович уже выкинул Нинку из своей жизни, как ненужный файл в корзину, на душе стало гадко. Тошное чувство вины поднималось из желудка, словно он наелся чего-то несвежего, и давило на сердце. Он ощутил тупую усталость и, решив, что увольнительное себе заработал, улегся в постель.

…Андрею Львовичу приснилось, будто в мутных глубинах аптекарского водоема он гонится за огромной золотой вуалехвосткой, подозревая в ней Наталью Павловну. Воздух ныряльщику заменяют косые широкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь зеленую воду. И вот добыча рядом, видно, как по-лягушачьи толкаются в воде ее ноги, как дрожат от напряжения ягодицы, как распластались в воде волосы, не поспевая за телом. Изловчившись, автор «Русалок в бикини» хватает затейницу за анальный плавник и вдруг осознает, что поймал Валюшкину.

— Какой же ты гад, Кокотов! — говорит Нинка, обернувшись.

36. ПОСЛЕДНИЙ ПАТРОН НЕЛЕГАЛА

За завтраком Жарынин сиял, словно академик Сахаров, испытавший свою первую бомбу. А Кокотов томился. С раннего утра одетый для выхода, он ждал появления Обояровой. Соавторы сидели за столом в одиночестве: Ян Казимирович и Жуков-Хаит, наскоро поев, убежали любоваться марципановой Стешей, которую щедрая Ласунская выставила на всеобщее обозрение в оранжерее, рядом со своим кактусом.

— Десятки женщин всех форм, расцветок и темпераментов в самых разных обстоятельствах говорили мне «да», но я никогда не думал, что «да» девяностолетней старухи сделает меня счастливым!

— Значит согласилась? — удивился писодей.

— Безоговорочно! Допивайте чай — и работать, работать, работать! Надеюсь, вы меня порадуете?

— Да, я кое-что написал…

— Нет, расскажите своими словами! — Жарынин, приготовившись слушать, уселся поудобней, закрыл глаза и откинул голову, будто подставив горло ласковому лезвию брадобрея.

Писодей кратко и толково изложил все, что успел сочинить вечером, опуская во избежание глумления некоторые изыски, наподобие того, как уменьшенный Кирилл прятался на теле любимой.

110